Окончание гостевого поста Рины Незелёной
Друзья-декабристы, прошедшие с ним тридцатилетний путь в Сибири, называли Евгения Петровича "полусвятым". Батеньков о нем: (...) Этого честного полусвятого человека нельзя не любить. Душа прилепляется к нему с полным доверием; юмор его постоянно ровен и всегда блестит каким-то внутренним весельем (...).
![]()
Оболенский не помнил зла и хотел прощать своим врагам, как Христос на кресте просил бога за распинавших его, «ибо не ведают, что творят». Из письма Е.И. Якушкина к жене в сентябре 1855 года:
(...) В этот день мы все обедали у Муравьева. Разумеется, разговор большей частью вертелся около военных дел. Вспомнили, между прочим, о георгиевских крестах, данных великим князьям за то, что около них пролетела бомба, между тем как тут были сотни людей, которые каждый день бывали под выстрелами и даже были ранены, а все-таки остались без георгиевских крестов. Я напомнил, что и Николай Павлович надел на себя георгиевский крест за 25 лет службы. Оболенский вступился за Николая Павловича: «Он имел полное право надеть этот крест, — сказал он, — потому что точно прослужил России 25 лет». — Хорошо служил, — заметил Басаргин. — Об России он не заботился, заботился он только о войске, а как открылась война, так у нас нет ни генералов, ни войска, ни флота. Нечего сказать, хороша служба. — «Да ведь я тебе и не говорю, что он хорошо служил,— отвечал Оболенский, — а все-таки служил». Вот тебе образчик того, каким образом защищает свое мнение Оболенский (...).
Евгений Якушкин лучше узнав Оболенского, скажет о нем: «Все люди хотят казаться лучше, чем они есть, а ему надо отдать полную справедливость: он старается изо всех сил показаться хуже, чем есть. Говорит он, черт знает что такое, а действовать начнет — совсем другой человек, — и как дай Бог всякому».
В 1861 году Александр II подписал Манифест об освобождении крестьян, который отменял крепостное право и восстанавливал в гражданских правах крестьянское сословие, подавляющее большинство русского народа.
В этом великом для России событии была частица труда Евгения Петровича Оболенского. Евгений Петрович участвовал в губернских комитетах при подготовке реформы вместе с ... Я.И. Ростовцевым.
![]()
Яков Иванович Ростовцев
Яков Иванович возглавил работу по подготовке крестьянской реформы в России и был назначен председателем Редакционных Комиссий - именно ему довелось воплощать в жизнь давнюю мечту декабристов. Как ни странно, Ростовцев обратился за помощью к Е.П. Оболенскому. Их последнее свидание произошло 32 году тому назад на Сенатской площади, где Оболенский наградил Ростовцева оплеухой. Судя по его опубликованным после смерти воспоминаниям, Ростовцев знал, что преданный им Оболенский спас его самого чуть ли не от смерти: «Я упал без чувств и очнулся уже на извозчике... Я узнал от извозчика, что какой-то господин дал ему восемь гривен и велел везти меня в Гарновский дом, где жили мои братья. После сего мне многие говорили, что Оболенский освободил меня от солдат и положил на извозчика».
Евгений Петрович простил и его, хотя многие называли Ростовцева Иаковом-Иудой. «Иаков-энтузиаст», он же «Иуда» не сходил со страниц изданий А. И. Герцена, где выставлялись на общее обозрение неприглядные факты из жизни Ростовцева, и прежде всего его «дружеский» донос 1825 года: «Незабвенный Иуда Искариотский предал Христа после трапезы, а Ростовцев прежде донес на товарища, а потом с ним пообедал...». Эту историю отношений двух бывших сослуживцев можно понаблюдать, читая книгу «Переписка Е.П. Оболенского с Я.И. Ростовцевым».
![]()
Она есть в ЛитРес. Мне же любопытно было найти в ней просьбу Евгения Петровича о своих племянниках.
Е. П. Оболенский — Я. И. Ростовцеву 24 мая 1859 года: (...) Вновь прибегаю к тебе с просьбою, любезный друг Иаков Иванович, и теперь передаю тебе прошение моих кровных племянников, двух кадет 1-го Московского Кадетского корпуса Князей Оболенских, Модеста и Александра. Старший, Модест, выдержал экзамен в Артиллерию и усерднейше просит, чтобы его определили в 7-ю Артиллерийскую Гренадерскую бригаду. Если можешь исполнить его желание, то замолви за него слово, и он поступит под начальство Генерала Корнилова , о котором много говорят хорошего. Второй, Александр, не выдержал экзамена в Артиллерию, и, следовательно, ему приходится служить или в пехоте, или в кавалерии; он предпочитает кавалерию. Мать его соглашается и дает ему позволение на этот род службы. У трех братьев 1250 душ в Нижегородской губернии, с долгом Опекунского совета, но без частных долгов. Имение в хорошем состоянии, при нем лесная дача, которая может принести довольно значительный доход. Дело теперь состоит в реверсе, которое от него требуется. Мать обращалась с просьбою об этом к своему уездному Предводителю — Карамзину, но этот последний в отлучке, а место его занимает судья, который боится утверждать реверс своею подписью. К нему писали вторично; но, вероятно, он будет откладывать ответ на неопределенное время, а между тем, племянник будет зачислен против своего желания в пехоту — и попадет в полк, о котором и не думал, и не гадал. Я знаю, что реверс необходим для вступления в кавалерию. Я могу поручиться, что он будет доставлен. Прошу тебя (если возможно): назначить Александра в кавалерию — приняв, вместо реверса, подписное обязательство матери, немедленно по получении реверса доставить оный начальству Корпуса, и письменное же ее обещание доставить сыну достаточное содержание для службы в кавалерии (...).
И Ростовцев оказал эту «услугу». Я. И. Ростовцев — Е. П. Оболенскому
9-го июня 1859 года:
Любезный друг Евгений!
Очень рад, что мог исполнить твое желание; К[нязья] Оболенские назначены мною, куда просились: т. е. Модест в 7-ю конно-артиллерийскую бригаду, а Александр в кавалерию (...).
Ему легко было это сделать. Как сложились их судьбы - это другая история.
В ходе изучения эпистолярного наследия, исторических фактов мне запомнились слова Герцена. Подводя итоги крестьянской реформы, с горечью А.И. Герцен писал: «Свободной России мы не увидим. Весь наш труд в ломке препятствий и очищении места. Мы умрем в сенях и это не оттого, что при входе в хоромы стоят жандармы, а оттого, что в наших жилах бродит кровь наших прадедов — сеченных кнутом и битых батогами, доносчиков Петра и Бирона, наших дедов, вроде Аракчеева и Магницкого, наших отцов, судивших декабристов, судивших Польшу, служивших в III Отделении, забивавших в гроб солдат, засекавших в могилу крестьян. Оттого, что в жилах наших лидеров, наших журнальных заправил догнивает такая же гадкая кровь, благоприобретенная их отцами в передних, съезжих и канцеляриях...»
Друзья-декабристы, прошедшие с ним тридцатилетний путь в Сибири, называли Евгения Петровича "полусвятым". Батеньков о нем: (...) Этого честного полусвятого человека нельзя не любить. Душа прилепляется к нему с полным доверием; юмор его постоянно ровен и всегда блестит каким-то внутренним весельем (...).
Оболенский не помнил зла и хотел прощать своим врагам, как Христос на кресте просил бога за распинавших его, «ибо не ведают, что творят». Из письма Е.И. Якушкина к жене в сентябре 1855 года:
(...) В этот день мы все обедали у Муравьева. Разумеется, разговор большей частью вертелся около военных дел. Вспомнили, между прочим, о георгиевских крестах, данных великим князьям за то, что около них пролетела бомба, между тем как тут были сотни людей, которые каждый день бывали под выстрелами и даже были ранены, а все-таки остались без георгиевских крестов. Я напомнил, что и Николай Павлович надел на себя георгиевский крест за 25 лет службы. Оболенский вступился за Николая Павловича: «Он имел полное право надеть этот крест, — сказал он, — потому что точно прослужил России 25 лет». — Хорошо служил, — заметил Басаргин. — Об России он не заботился, заботился он только о войске, а как открылась война, так у нас нет ни генералов, ни войска, ни флота. Нечего сказать, хороша служба. — «Да ведь я тебе и не говорю, что он хорошо служил,— отвечал Оболенский, — а все-таки служил». Вот тебе образчик того, каким образом защищает свое мнение Оболенский (...).
Евгений Якушкин лучше узнав Оболенского, скажет о нем: «Все люди хотят казаться лучше, чем они есть, а ему надо отдать полную справедливость: он старается изо всех сил показаться хуже, чем есть. Говорит он, черт знает что такое, а действовать начнет — совсем другой человек, — и как дай Бог всякому».
В 1861 году Александр II подписал Манифест об освобождении крестьян, который отменял крепостное право и восстанавливал в гражданских правах крестьянское сословие, подавляющее большинство русского народа.
В этом великом для России событии была частица труда Евгения Петровича Оболенского. Евгений Петрович участвовал в губернских комитетах при подготовке реформы вместе с ... Я.И. Ростовцевым.
Яков Иванович Ростовцев
Яков Иванович возглавил работу по подготовке крестьянской реформы в России и был назначен председателем Редакционных Комиссий - именно ему довелось воплощать в жизнь давнюю мечту декабристов. Как ни странно, Ростовцев обратился за помощью к Е.П. Оболенскому. Их последнее свидание произошло 32 году тому назад на Сенатской площади, где Оболенский наградил Ростовцева оплеухой. Судя по его опубликованным после смерти воспоминаниям, Ростовцев знал, что преданный им Оболенский спас его самого чуть ли не от смерти: «Я упал без чувств и очнулся уже на извозчике... Я узнал от извозчика, что какой-то господин дал ему восемь гривен и велел везти меня в Гарновский дом, где жили мои братья. После сего мне многие говорили, что Оболенский освободил меня от солдат и положил на извозчика».
Евгений Петрович простил и его, хотя многие называли Ростовцева Иаковом-Иудой. «Иаков-энтузиаст», он же «Иуда» не сходил со страниц изданий А. И. Герцена, где выставлялись на общее обозрение неприглядные факты из жизни Ростовцева, и прежде всего его «дружеский» донос 1825 года: «Незабвенный Иуда Искариотский предал Христа после трапезы, а Ростовцев прежде донес на товарища, а потом с ним пообедал...». Эту историю отношений двух бывших сослуживцев можно понаблюдать, читая книгу «Переписка Е.П. Оболенского с Я.И. Ростовцевым».
Она есть в ЛитРес. Мне же любопытно было найти в ней просьбу Евгения Петровича о своих племянниках.
Е. П. Оболенский — Я. И. Ростовцеву 24 мая 1859 года: (...) Вновь прибегаю к тебе с просьбою, любезный друг Иаков Иванович, и теперь передаю тебе прошение моих кровных племянников, двух кадет 1-го Московского Кадетского корпуса Князей Оболенских, Модеста и Александра. Старший, Модест, выдержал экзамен в Артиллерию и усерднейше просит, чтобы его определили в 7-ю Артиллерийскую Гренадерскую бригаду. Если можешь исполнить его желание, то замолви за него слово, и он поступит под начальство Генерала Корнилова , о котором много говорят хорошего. Второй, Александр, не выдержал экзамена в Артиллерию, и, следовательно, ему приходится служить или в пехоте, или в кавалерии; он предпочитает кавалерию. Мать его соглашается и дает ему позволение на этот род службы. У трех братьев 1250 душ в Нижегородской губернии, с долгом Опекунского совета, но без частных долгов. Имение в хорошем состоянии, при нем лесная дача, которая может принести довольно значительный доход. Дело теперь состоит в реверсе, которое от него требуется. Мать обращалась с просьбою об этом к своему уездному Предводителю — Карамзину, но этот последний в отлучке, а место его занимает судья, который боится утверждать реверс своею подписью. К нему писали вторично; но, вероятно, он будет откладывать ответ на неопределенное время, а между тем, племянник будет зачислен против своего желания в пехоту — и попадет в полк, о котором и не думал, и не гадал. Я знаю, что реверс необходим для вступления в кавалерию. Я могу поручиться, что он будет доставлен. Прошу тебя (если возможно): назначить Александра в кавалерию — приняв, вместо реверса, подписное обязательство матери, немедленно по получении реверса доставить оный начальству Корпуса, и письменное же ее обещание доставить сыну достаточное содержание для службы в кавалерии (...).
И Ростовцев оказал эту «услугу». Я. И. Ростовцев — Е. П. Оболенскому
9-го июня 1859 года:
Любезный друг Евгений!
Очень рад, что мог исполнить твое желание; К[нязья] Оболенские назначены мною, куда просились: т. е. Модест в 7-ю конно-артиллерийскую бригаду, а Александр в кавалерию (...).
Ему легко было это сделать. Как сложились их судьбы - это другая история.
В ходе изучения эпистолярного наследия, исторических фактов мне запомнились слова Герцена. Подводя итоги крестьянской реформы, с горечью А.И. Герцен писал: «Свободной России мы не увидим. Весь наш труд в ломке препятствий и очищении места. Мы умрем в сенях и это не оттого, что при входе в хоромы стоят жандармы, а оттого, что в наших жилах бродит кровь наших прадедов — сеченных кнутом и битых батогами, доносчиков Петра и Бирона, наших дедов, вроде Аракчеева и Магницкого, наших отцов, судивших декабристов, судивших Польшу, служивших в III Отделении, забивавших в гроб солдат, засекавших в могилу крестьян. Оттого, что в жилах наших лидеров, наших журнальных заправил догнивает такая же гадкая кровь, благоприобретенная их отцами в передних, съезжих и канцеляриях...»